Куда не следует совать нос блондинкам.
Мы посоветовались и решили, что тот, кто не видел ночной город, тот не видел его вообще. Это как знать человека только по фотографии, только один ракурс. Поэтому было решено не возвращаться в кемпинг, а утром, зная заранее, куда прибудет автобус, присоединиться к остальным. Как мой напарник по ночной прогулке уговорил на этот плангидессу, я не знаю. Но она, видимо, поняла – даже если не отпустит, то мы все равно осуществим задуманное. Просто возвращаться в Ташкент она уже будет без нас.

К моему изумлению, нам разрешили самостоятельную прогулку, более того, к нам примкнула еще одна девушка, любительница приключений. После этого решено было перекусить, мы нашли в какой-то кривой улочке почти незаметную чайхану, где подавали бесподобно вкусную шурпу, рис и неизменный зеленый чай.

Шурпу там делают с нутом — узбекским горохом и свежими помидорами, а рис подают с мясом, это не совсем плов, но тоже очень вкусно.

Мы сидели, глядели на разноцветную толпу, слушали незнакомую речь, вдыхая божественный аромат восточных пряностей. На нас глядели не без удивления, так как чайхана была явно не для туристов. Так мы сидели, неторопливо попивая чаек из старого чайника, покрытого, словно морщинами, сеткой трещин, умело скрепленных металлическими скобами. На востоке внутри чайники не моют, а лишь аккуратно споласкивают, ценя тот налет, что остается на стенках чайника. Именно он придает любому свежему чаю особый, неповторимый привкус. Чай пьют не сладким. Узбеки считают, что «чай хорошая вещь, и сахар хорошая вещь, а когда соединяешь — портятся оба».

Очень сладкий кишмиш — изюм из винограда без косточек, сахар-нават и катышки курта — овечьего сыра.Курт часто берут с собой в дорогу. Даже если он высыхает, он не портится.

Поэтому чай мы пили вприкуску с изюмом, сушеной дыней, подушечками парварды и кусками кристаллов виноградного сахара-навата, больше похожего на друзы горного хрусталя.

Иногда самаркандские женщины, торгующие сладким сахаром бывают так суровы!

Чтобы не было слишком приторно, заедали шариками курта — острого овечьего сыра. Мы совсем размякли, наслаждаясь всеми этими экзотическими лакомствами, тихой, музыкой непонятной речи, словно растворяясь в бархатной неге южного вечера. А после, не торопясь, направились в центр, дожидаясь, когда начнется вечерняя программа на площади Регистан.

Вечерний Самарканд невероятно красив. Поначалу он напоминает театр теней, а после опускается мгла и включается разноцветная подсветка.

Возможно, мы ждали слишком много от этого шоу, но как-то на нас оно мало произвело впечатления, хотя оглушающий голос диктора гремел на всю округу, а разноцветные прожекторы периодически, ослепляли, били в глаза. Подсветка изменяет здания почти неузнаваемо, но мне лично очень мешал громкий голос диктора и музыка.

Одновременно с подсветкой включается голос диктора. Фраза «Я — Регистан!», произносимая с интонациями Ю.Б. Левитана, у меня впечаталась в мозг на всю оставшуюся жизнь.

Нам хотелось экзотики, подлинной, а не туристов ради созданной. Поэтому мы, не дожидаясь окончания представления, ушли бродить по темным извилистым улочкам.
Окунувшись в очарование тихой южной ночи, бродили мы, притихшие под звездным бархатным небом.

Ночные улицы хорошо освещены в центре и там, где есть памятники. А вот дальше все укрыто от любопытных глаз.

Куда-то исчез весь цивилизованный мир. Мы были один-на-один с этими улицами, этими домами, которые буквально растворялись в сумраке ночи.

В глубине аллеи виден памятник Тимуру, строго глядящему на пришельцев, потревоживших его покой.

Мы ушли в глубь, туда, где было таинственно и темно. То тут, то там мы натыкались на совершенно незнакомые сооружения – то ли мавзолеи, то ли еще что… Какие-то камни, развалины, заборы… Все казалось таинственным и загадочным. И все было бы ничего, если бы нам не захотелось есть. Захватить с собой из чайханы чего-нибудь мы не догадались, а ночных супермаркетов мы что-то не обнаружили. Спросить не у кого, на улицах в этот час пустынно. И вдруг, как в сказке, за следующим же поворотом мы увидели освещенные окна какого-то здания. Оставив нас под деревьями и строго-настрого запретив нам за ним ходить, наш спутник исчез за полуоткрытой дверью. Мы честно его подождали 10 минут, а после (одним глазком!) все же туда заглянули. За дверью было полно мужчин, кое-кто даже нас заметил, но внимания не обратил. Чем-то воняло, клубился сизый дым, и мы по-быстрому оттуда ретировались. Наш провожатый вышел, почему-то пошатываясь, зажав под мышкой две лепешки, неся в руках по пластиковому стаканчику воды. Есть он наотрез отказался, попросил только на попозже оставить ему пол-лепешки. Мы благоразумно не стали уточнять, что он там такое видел, но сильно подозреваю, что как минимум без насвая тут не обошлось.

Насвай. Это порошок растения, куда добавляют всякие другие компоненты, вплоть до куриного помета. Если вспомнить, что это — жуют… то аппетит проходит даже во время еды.

Вскорости, под чистым небом и яркой луной все дурные мысли рассеялись, и мы снова шли, утаптывая ногами узор сказочной ночи. Повернув в очередной переулок мы неожиданно наткнулись на гору дынь, почти перекрывшую нам дорогу. Вокруг никого не было. Дыни лежали просто на земле, а чуть дальше виднелась ничуть не меньшая гора арбузов… Нам пришлось пройти метров 30-40, пока мы не увидели какой-то ларек, откуда на наш стук вышел сонный узбек, а поняв, что нам нужно, стал отказываться от предложенных денег, приговаривая: «Так бери! Сколка хочэшь!». Тогда мы просто оставили деньги на окошке, а сами отправились лопать дыни и арбузы. Светало. Наше волшебное путешествие подходило к концу.

Ночью, особенно под утро, Регистан преображается. Исчезает ощущение, что он ненастоящий. Так и кажется, что вот-вот откроются двери медресе и оттуда выйдут ученые мужи в окружении учеников.

Отяжелевшие, но счастливые, мы добрались до места нашей стоянки и тихо присели на краю дороги, дожидаясь, когда взойдет солнце Самарканда и в его утренних лучах нам явится автобус.

Что блондинкам не следует перевозить в косметичке
Все же без сувенира я не осталась. Увидев свою детскую мечту — нож-пчак, я не устояла. Долго подбирала, чтобы нож был строго по моей нежной девичьей руке (всегда была неравнодушна к холодному оружию), ну, и чтобы уложиться в оставшуюся сумму.

Без такого ножа ни один узбек или таджик не чувствует себя полноценным мужчиной. Нож — это помощник, друг и сообщник, защитник и лекарь. С ним не пропадешь!

Нож на востоке — не просто оружие. Это еще и друг, защитник. Есть поверье, что он охраняет своего хозяина от бед, а вода, используемая при затачивании, помогает от болезней и даже от укусов змеи. Уже значительно позже, вылетая из Ташкента, я сообразила, что придется везти незарегистрированное холодное оружие через границу. Что делать? Я завернула его в тонкую косынку и положила в свою вместительную косметичку, которая еле влазила в мою сумочку, а сверху завалила всяким барахлом и финтифлюшками, которыми всегда набиты дамские сумочки. На таможне, обмирая, я все ждала, когда же меня поймают с поличным. Пожилой дотошный узбек раскрыл мою сумку и начал там ковыряться. И тут он строго на меня глянул и спросил: «Что это?!», – тыча куда-то в недра сумки. Я, чуть не заикаясь, решила до последнего не сдаваться и почти проблеяла: «К-к-коссметичка…». Тут дядька на меня взглянул еще строже и, назидательно грозя мне пальцем, произнес: «Нэээт!! (тут сердце мое упало куда-то на первый этаж аэропорта, пробив бетонный пол). Это — (и тут его голос стал нежным и почти восторженным) — сумочка красоты!». А я стояла и молилась всем святым, только бы он эту сумочку не открыл и не увидел мой пчак, аккуратно улегшийся как раз во всю длину этой самой «сумочки красоты».

Этот нож и сейчас со мной, ножны уже слегка истрепались, но лезвие по-прежнему чистое и острое, как бритва. Когда мне очень грустно, я беру его в руки и вспоминаю далекий солнечный Самарканд…